Пограничная организация личности, так хорошо описанная О. Кернбергом, не является единственной структурой, при которой выявляются проблемы с нарушением границ. Опыт работы с пациентами, имеющими различные структурные организации личности, позволяет мне сделать предположение, что нечеткость границ между селф- и объект-репрезентациями встречается практически у всех типов личности. И если для психотической структуры такое утверждение не вызывает сомнения, то в случае невротической организации многим специалистам оно может показаться достаточно спорным.
Для начала я приведу пример пациента с пограничной организацией личности.
Мужчина 39 лет обратился за консультацией в связи с невозможностью устроиться на работу коммерческого директора с высоким окладом. Собеседование он проходил успешно, однако, испытательный срок не выдерживал — через 2–3 недели его увольняли или он увольнялся сам. В процессе диагностического интервью выяснилось, что после рождения сына он бросил высокооплачиваемую работу и полностью сосредоточился на соперничестве с новорожденным сыном за внимание своей жены. Почти 5 лет длилась эта борьба за признание его единственным любимым мужчиной, и только практически потерпев в ней поражение, он решился на консультацию у психоаналитика. Подробный рассказ о его попытках устроиться на «адекватную моим качествам работу», показал о тех же претензиях на исключительное внимание со стороны сослуживцев и подчиненных. Та же ситуация начала разворачиваться и в аналитических отношениях — постоянные переносы времени сеансов, манипуляции с оплатой, «заимствование» вещей из кабинета аналитика, «внеурочные» звонки — были его обычным поведением во взаимоотношениях. Обращение его внимания на эти аспекты поведения вызывали у мужчины удивление, а попытки конфронтации такого поведения с заявленными им целями приводили к слезам ярости и требованиям уделять ему времени столько, сколько он захочет и когда захочет. Манипуляция аналитиком звучала аналогично семейной и рабочей ситуациям: «Я же болен! Мне же нужна твоя помощь! Как ты смеешь мне отказывать!»
В следующих примерах, на первый взгляд, с границами между селф и объект-репрезентациями, а также с идентичностью все в порядке. Структурное интервью выявляло во всех описанных ниже случаях нормальную интеграцию идентичности, цельное и реалистичное восприятие себя и значимых других, преобладание защит, основанных на вытеснении и другие характеристики невротической организации. В аналитических отношениях устанавливался нормальный объектный трансфер, позволяющий работать в классической аналитической технике. Эти пациенты легко выдерживали аналитические границы и вплоть до этапа проработки основного конфликта в трансферентных отношениях не демонстрировали какиелибо нарушения в интеграции идентичности.
Описанный ниже первый случай фактически полностью иллюстрирует работы З. Фрейда «Об особом типе выбора объекта у мужчины» и «Об унижении любовной жизни».
Женатый мужчина 38 лет обратился за помощью в связи с классическими проблемами эдипова конфликта — в течение нескольких месяцев он состоял в сексуальных отношениях с женщиной, по поводу которых испытывал сильное чувство вины. Выяснилось, что в последние несколько лет он не испытывал сексуального удовольствия от интимной близости с женой, при этом физиологические сопровождающие полового акта (эрекция и эякуляция) оставались в норме. Таким образом, он, по его словам, лишь «исполнял супружеский долг, как швейная машинка»; «меня к ней совсем не тянет» — говорил он о некогда возбуждавшей его жене. Влечение к другой женщине, испытанное им впервые за 10 лет супружеской жизни, повергло его в ужас своей «неправильностью и бесконтрольностью». Сознательно он противостоять ему не мог, однако, в своем поведении с женой бессознательно делал все, чтобы его «поймали и наказали».
Осознав в себе в процессе аналитической работы запрещенные сексуальные импульсы к определенному типу замужних женщин, пациент с удивлением обнаружил, что «должен влюбиться и жениться», прежде, чем вступить в сексуальный контакт. Однако, «влюбившись и женившись», мужчина через некоторое время переставал испытывать сексуальное влечение и мог только «механически исполнять свой долг». Для сохранения сексуального желания ему необходима была как недоступность («я охотник» — говорил пациент), так и доступность замужней женщины («она должна сама меня хотеть и соблазнять»).
Этот пример показывает неспособность пережить эдипову ситуацию, которая в 5летнем возрасте завершилась для пациента эдиповым триумфом. Ни структурных нарушений в Эго (кроме слишком жесткого Суперэго), ни патологии объектных отношений, ни нарушения тестирования реальности в процессе аналитической работы выявлено не было. Классический невротический конфликт выражался лишь в одном из вариантов психической импотенции (так называемый комплекс «мадонны-блудницы»). Однако когда сопротивление переносу стало проявляться в нарушении сеттинга (пропуски сеансов без предупреждения, отказ от оплаты пропусков, переносы времени сеансов, опоздания, просьба о телефонных сессиях), и стал возможен анализ трансфера, пациент «выдал» весь спектр «пограничных» реакций вплоть до неуместных криков: «Ах, вот как ты с другом!» в ответ на конфронтацию такого поведения с его постоянным подчеркиванием: «у нас только деловые отношения». Интерпретация инцестуозного характера нарушения границ привела на одном из последующих сеансов к бредовому построению: «Ты должна платить мне за свой отпуск!», где проявилось смешение селф и объект репрезентаций.
Следующий пример — это случай молодой женщины, которая обратилась за психоаналитической помощью в связи с неудовлетворяющими ее отношениями с мужчинами. Близкие отношения, начинающиеся как эдипальные, по мере их развития имели тенденцию регрессировать до преэдипальных с характерной регрессией либидо на анальносадистическую стадию.
Пациентка демонстрировала все признаки сильного Эго — нормальную интеграцию идентичности, реалистичное восприятие себя и других, преобладание защит высшего порядка (таких как интеллектуализация и рационализация) и др.
В процессе анализа выяснилось, что ее «Эдип» имеет анально-садистическую природу — отец любил ее только при условии беспрекословного подчинения (аналогично он относился как к своей первой жене — матери пациентки, так и ко второй жене — фактически, «подруге» пациентки). При разворачивании трансферентных отношений четко проявилось сопротивление трансфера — пациентка начала разыгрывать с аналитиком свои отношения с отцом как в прямом, так и в перевернутом варианте.
Трансферентное сопротивление выражалось в отчаянном требовании нарушить условия психоаналитического контракта. Когда же психоаналитик отказалась их нарушить, вербальный материал пациентки показал преобладание в такой ситуации механизмов защит низшего порядка — например, проективной идентификации (соблюдение аналитиком условий контракта стало восприниматься ей как «опасное нарушение договора»), а также нарушение тестирования реальности, выражавшиеся в периодическом бредообразовании и начавшейся путанице в подсчете количества сеансов и денег. В течение 12 сессий (тогда сеансы были 3 раза в неделю) шла борьба пациентки за возможность нарушить границы терапии, которая выражалась как в попытке рационализировать причины требований («Кто платит, тот и заказывает музыку!»), так и в угрозах — сначала непрямых («Я больше не смогу вам доверять!» и «Я думаю прекратить анализ»), так и прямых («Вы шарлатанка!»). Соблюдение границ терапии аналитиком воспринималось пациенткой как насилие над ней («Вы устанавливаете правила — это бесит!», «Я никак не могу вас контролировать», «Вы попираете мои права» и т. п.)
Что же общего в двух вышеописанных случаях? Пациенты обращались за помощью с мотивом установления «взрослых» отношений с противоположным полом. Учитывая результаты структурного диагностического интервью и динамику установления трансфера, мы можем сказать, что невротические пациенты просят помочь им разрешить эдипов конфликт. При этом разворачивающиеся трансферентные отношения демонстрируют их явное желание преодолеть эдипову ситуацию, не разрешая сепарационные проблемы! Иначе говоря: «как мне стать взрослым, не расставаясь с родителями?»
И последний пример в моем сообщении.
Женщина средних лет, имея дочь-подростка и находясь в гражданском браке, так рассказывает о своей «безграничной» жизни: ее родители имеют ключи от ее квартиры, приезжают в любое время, могут остаться ночевать (при этом живут они недалеко и имеют автомобиль), у них совместный бюджет, и они вместе воспитывают ее 15летнюю дочь. Обратилась она ко мне по поводу своих опасений, что дочь начала употреблять наркотики. В процессе консультирования выяснилось, что до настоящего времени она считает своим долгом разбудить дочь в школу, вместе с ней делать уроки, контролировать, во что она одевается и что ест. Тем же самым (двойной контроль!) занимаются и родители пациентки — звонят внучке по несколько раз в день, приезжают помочь сделать домашнее задание и т. п. При этом психическая структура этой женщины соответствовала невротическому уровню организации (выявлена нормальная идентификация как с матерью, так и с отцом). Отсутствие же нормальной сепарации от родителей также полностью укладывалось в ее целостную идентичность. Поневоле задумаешься о нашей культурной норме — люди с четко установленными внутренними границами практически не вписываются в социум и выглядят не только асоциальными, но и порой антисоциальными. В частности эта пациентка удивленно восклицала: «Как я могу выгнать мать из дома?!» — при этом речь шла всегонавсего о том, чтобы предложить матери уехать на ночь к себе домой.
Практически от всех пациентов на вопрос, проясняющий сепарационные проблемы, я слышу ответ: «Так не принято в нашем обществе!» с частой отсылкой к заповеди «Почитай отца и мать…». Похоже, у нас «почитание» равнозначно «подчинению» и отсутствию сепарации. Альтернативой подчинению является для таких людей только неподчинение, протест или упрямство. В частности, последняя описанная мной пациентка гордилась тем, что она «сознательно манипулирует родителями».
Посмотрим теперь не на пациентов, а на психоаналитиков. Тот же массовый характер носит стремление к установлению границ — повышенное внимание к диагностике, особое отношение к сеттингу. Все это временами напоминает защитную тенденцию в форме реактивного образования с целью противостоять собственной диффузной идентичности. И так же, как и в случае реактивного образования, мы видим прорыв импульса в виде нарушения границ терапевтом — его собственное отыгрывание и злоупотребление пациентом. При этом к такому злоупотреблению склонны не только «пограничные» психотерапевты, но и вполне здоровые, обладающие невротической структурой личности. Можно, конечно, сослаться на отсутствие личного тренинга или на его «низкое качество»… Завершение анализа предполагает, в частности, нормальную идентификацию с «родительской» фигурой аналитика, к созданию такой идентичности, в которой репрезентативный мир стремится ко все более реальному воспроизведению фактического мира. В окружающей же нас действительности диффузная идентичность и «жизнь без границ» является социально узаконенной нормой, а определенность границ другого человека воспринимается как насилие над привычным образом жизни «без границ» и запускает порочный круг взаимодействия типа «подчиниться/подчинить».
Означает ли это, что Россия — страна «пограничников»? Массовый характер носит не только регрессия на анально-садистическую фазу организации либидо, но и отсутствие полной сепарации от родительских фигур, и, как следствие этого, отсутствие целостной идентичности.
Таким образом, можно придти к парадоксальному выводу: формальная заданность внешних границ (например, длительная закрытость границ страны, ритуализированные патриархальные отношения) и образ жизни, основанный на внешнем подчинении/неподчинении, поддерживает регрессию либидо в масштабах всего общества. Это, в свою очередь, приводит к тому, что внутренние границы не устанавливаются окончательно даже при невротической в целом организации личности.