Главная > Тексты > Рождественский Д.С. Иллюзия и рождение реальности

Рождественский Д.С. Иллюзия и рождение реальности

Одно из главных свойств зрелой личности – способность к одиночеству. Нетравматичное переживание одиночества подразумевает: а – нормальную сформированность Я-границ, то есть способность к различению себя и не себя; б – способность принять себя в существующей реальности без компенсирующего (дополняющего) объекта. Согласно наблюдениям М.Малер, с переживанием одиночества ребенок знакомится в конце первого - начале второго года жизни, когда начинает осознавать свою отдельность от матери и ограниченность собственных возможностей (“психологическое рождение»).
Субъект мало способен к одиночеству, если знакомство с реальностью было для него травматичным – то есть, если реальность преждевременно вторглась в его границы. Такая травма возможна при избыточной внешней стимуляции в первые недели жизни – в период, когда младенец пребывает в нормальном аутистическом состоянии (М.Малер, Р.Шпиц); позднее – в любой ситуации, когда мир обретает для него свойство непредсказуемости. Во всех этих случаях можно говорить о том, что реальность не оставила субъекту подстраховывающего опыта иллюзий. Без него одиночество невыносимо, сопряжено с чувством тревоги, брошенности, внутренней пустоты.
Важность опыта иллюзий для адекватного восприятия мира подчеркивал Д.Винникотт. Реальный мир не может быть принят младенцем сразу: он должен быть “сотворен» его галлюцинаторной фантазией и затем постепенно обрести реальность. Иллюзии – своего рода переходная область на этом пути: то, что перестало быть галлюцинаторным творением, но не стало реальностью объективной, существующей вне ребенка и независимо от него. После отказа от фантазийного созидания реальности иллюзии остаются с человеком как важный внутренний источник поддержки и удовольствия. С точки зрения Винникотта, они – та сфера, которой в зрелости предназначено заполниться религией и искусством. Поначалу ребенок теряет интерес к сказке, узнав, что “на самом деле этого не было»; но, взрослея, он обретает способность принять иллюзию, предложенную ему фильмом или романом, так, «как если бы это было». При разрушении иллюзий заменой им становятся наркотики и алкоголь – средство ухода от мира.
Вся человеческая культура (я употребляю это понятие вслед за Шпенглером как антитезу понятию цивилизации) является продуктом сферы иллюзий. Цивилизация – это реальность: достижения науки, промышленности, сверхновые технологии. Культура подстраховывает от травмы принятия реальности, давая людям веру, искусство, нравственные ценности, традиции. Культура живет внутри человека, цивилизация – вне его и независимо от него. Противоречие между реальностью и иллюзией, цивилизацией и культурой стало предельным в XX столетии – с научно-техническим прогрессом и развитием индустрии. Говоря словами Ницше, «умер старый Бог». Говоря словами Винникотта – человечество потеряло иллюзии и столкнулось с малоприемлемой реальностью. Последствия этого наиболее ярко отразились в судьбе народностей, чей характер мировосприятия близок к детскому – например, северных народов России. Когда цивилизация отняла у них традиции, анимистическое мировоззрение, возможность беседовать с духами предков – на смену пришел практически стопроцентный алкоголизм. Именно XX век способствовал массовому развитию таких патологий, как депрессия и психосоматические заболевания – патологий, которые я называю болезнями одиночества. В их основе лежит ощущение внутренней пустоты. Эта пустота – пространство, не занятое иллюзиями – делает одиночество невыносимым и заставляет человека болеть, чтобы сохранять поддерживающий объект.
Предсказуемость – свойство того мира, в котором ребенок может расставаться со всемогуществом постепенно. Тогда иллюзии заполняют пустоту, остающуюся после ухода магических фантазий, и помогают нетравматично принять реальность. Лишь при выполнении этого условия субъект способен адекватно сформировать границы собственного Я и быть в них самодостаточным. Проблема формирования границ – это проблема самоопределения и соотнесенности с миром. Собственно, вся история личности может быть рассмотрена как история ее границ, от их зарождения в конце безобъектной стадии до окончательного становления в зрелости.
Любое психическое расстройство можно, в свою очередь, представить как следствие нарушенной коммуникации с реальностью, то есть дефекта границ. Реальность (в каком либо аспекте или в целом) подменяется фантазией – иными словами, Я смешивается с Не-Я. Иллюзии – опыт, который лишает такое смешение необходимости. Исходя из последнего, я предлагаю рассматривать лечение психопатологий как помощь в формировании и укреплении границ при сохранении иллюзий.
И пациент, и терапевт испытывают первичную потребность в объекте, которая сама по себе не является переносной или контрпереносной. Разница состоит лишь в том, что пациент, будучи мало способен к одиночеству, рассматривает терапевта как реальный компенсирующий объект; терапевт же понимая, что реальность иллюзорна, налагает на нее ограничения. Главный его инструмент – интерпретация переноса. Интерпретация способствует установлению границ между Я и Не-Я, то есть принятию объективной реальности. При этом задача терапевта – не лишать пациента подстраховки иллюзиями, чтобы позволить ему принять реальность нетравматичным путем. Разрешая переносу свободно развиваться определенное время, он поступает как родитель, не спешащий разочаровать ребенка тем, что «сказка выдумана».
Интерпретация препятствует реальности пациента. Устанавливаемый ею барьер между Я и Не-Я превращает иллюзорно-реальное восприятие в невроз переноса (понятие, подразумевающее отграничение фантазий от реальности). Ситуация «это так» трансформируется в ситуацию «как если бы это было так». Любая интерпретация вызывает у пациента более или менее депрессивный отклик, поскольку она всегда ведет к потере объекта и лишает некоего удовлетворения.
Однако интерпретация не влечет за собой болезненного вторжения реальности в пределы Я пациента, если не разрушает иллюзий. Перенос – это иллюзия, которую следует понять, но не уничтожить. Так, терапевт может интерпретировать реакцию пациента как направленную на фигуру отца или матери, но при этом продолжает предлагать себя в качестве объекта. Когда он говорит пациенту: «Вы злитесь на меня, как если бы я был Вашим отцом», — он позволяет иллюзии сохраниться. К ее разрушению могла бы привести реплика: «Послушайте, я же не Ваш отец!» Подобная насильственная замена фантазии реальностью выбивает у пациента почву из-под ног. Фантазия «проваливается в пустоту» и вновь скрывается там, где пребывала до установления переноса.
Таким образом, иллюзии способствуют формированию границ и постепенному рождению реальности. Отношение пациента к терапевту как объекту переноса проходит те же стадии, что отношение ребенка к сказке: от принятия последней лишь при условии ее “взаправдошности» до наслаждения ею независимо от реальности событий и героев. Субъект принимает фантазию, сознавая ее отличие от реальности. Сохранение иллюзий выражается, в частности, в том, что перенос не исчезает в посттерапевтический период, однако уже не влияет на отношения патогенным образом. Бессознательная фантазия “каждый человек – мой отец» через осознание лишается магических свойств.
Иллюзии обладают большой поддерживающей силой. Вера помогает справиться с переживанием бессилия, мечта – с чувством бессмысленности бытия, идентификация с героем – найти выход из внешне безвыходной ситуации. Без иллюзий человек, ограничивший свой мир реальностью, ощущает себя вынужденным к ее принятию и неспособным что-либо в ней изменить. Одиночество для него – прежде всего беспомощность. Противоположным состоянием является магическое всемогущество и ожидание несбыточного (в отличие от несбывшегося), завершающееся травматичным разочарованием. При сохранении иллюзий потребность в компенсирующем объекте сменяется удовлетворением от фантазии; объект заполняет внутреннюю пустоту, позволяя одиночеству превратиться в уединение, а субъекту – принять себя в реальном мире.